Отношения Польши и Украины в последнее время определяет какая-то странная садомазохистская диалектика, на первый взгляд полностью лишенная всякого здравого смысла. Две страны сплелись в объятиях, но при этом предъявляют массу обоюдных претензий и порою просто готовы вцепиться друг другу в горло. Однако если посмотреть на польско-украинские отношения в исторической ретроспективе, все сразу становится на свои места…
Сегодня из Польши на Украину приходят преимущественно плохие новости. Польский парламент официально признал Волынскую резню геноцидом и обвинил в нем боевиков ОУН-УПА*, которых Верховная Рада считает национальными героями Украины. Режиссер Войцех Смажойвский снял фильм «Волынь», в котором украинские националисты представлены в крайне неприглядном свете. Польские футбольные фанаты щеголяют в футболках с надписью «Смерть бандеровцам», а на некоторых политических акциях потомки шляхтичей позволяют себе кричать и вовсе неполиткорректное — «Смерть украинцам!»
В Сейме обсуждалась даже перспектива приравнивания украинского национализма к немецкому нацизму, но с этой идеей решили пока не торопиться. Есть дела более приземленные — за последний год польские адвокаты подготовили к Украине уже 1600 исков о реституции, которые будут поданы в суды сразу после отмены Киевом моратория на торговлю землей. Однако при всем этом Польша остается сторонником предоставления Украине «европейской перспективы» и вторым по объему после России рынком, на котором граждане «незалежной» могут предложить свои трудовые услуги.
Как же все это сочетается? А очень просто. Польша любит Украину. Только не так, как того хотелось бы украинцам…
Начались эти странные отношение тогда, когда государства Украина не существовало даже в проекте — в далеком XIV веке. Польские короли тогда силой захватили земли Галиции, в литовские князья — Волынь и Поднепровье. Около двухсот лет обитателям юго-западной Руси жилось под властью иноземцев сравнительно сносно. Литовцы даже позаимствовали многое из русской культуры. Однако в XVI столетии, после создания монолитного государства Речи Посполитой, в котором первую скрипку играли именно поляки, потомкам русичей начали резко закручивать гайки. И ключевым вопросом стала вера, являвшаяся в то время основным критерием групповой самоидентификации людей.
По итогам Брестской унии 1596 года поляки попытались переподчинить Киевскую митрополию Папе Римскому, а Православную церковь — запретить. Русскоязычное православное население оказалось разделенным на три большие группы: конформисты, принявшие католичество или унию; нонконформисты, поднимавшие восстания или бежавшие на Сечь; умеренные нонконформисты, отказавшиеся менять веру, но не решившиеся на активные действия. Последним пришлось особенно худо. Поляки сделали все для того, чтобы превратить их жизнь в ад, лишив непокорных каких-либо человеческих прав.
Историк Дмитрий Яворницкий писал, что православных сжигали, морили голодом, заковывали в кандалы, топили, вешали, обливали водой на морозе, их детей у них же на глазах варили в котлах, а их самих запрягали в плуги и пахали на них поля… Повсеместными были грабежи и изнасилования. В православных церквях поляки и их арендаторы открывали кабаки. Польские помещики имели даже официальное право убивать своих подданных. На крестьян были наложены такие материальные обязательства, что большую часть времени они работали не на себя, а на своих хозяев. Русское же православное дворянство было лишено привилегий и фактически низведено до положения холопов. Даже государственная и военная служба не гарантировала православным безопасности, о чем красноречиво свидетельствует история Богдана Хмельницкого, имение которого безнаказанно разорили, жену украли, а сына жестоко избили…
На протяжении почти пятидесяти лет поляки топили казацкие и крестьянские выступления в крови или «замиряли» людей щедрыми обещаниями, пока к середине XVII столетия народный гнев ни достиг критического уровня. Масштабное восстание переросло в народно-освободительную войну, по итогам которой поляки были разгромлены, а Войско Запорожское со всеми подконтрольными ему землями вошло в состав России. Правда, после смерти Хмельницкого из-за интриг казацкой старшины полякам удалось снова захватить территории на правом берегу Днепра. Левобережные земли и Киев остались в составе России.
На Правобережье борьба православных крестьян против польской аристократии, а также против принявших католицизм или унию соотечественников, считавшихся предателями, продолжалась аж до самого развала Речи Посполитой в конце XVIII века.
По итогам разделов Польши Галиция вошла в состав Австро-Венгрии. Теперь и бывшие паны, и бывшие холопы оказались в подчиненном положении, что не помешало им развернуть друг против друга ожесточенную политическую борьбу.
Во второй половине XIX века наметились линия глобального военно-политического противостояния в Европе. Австро-венгерские спецслужбы начали создавать базу для борьбы с Россией. Важнейшей составляющей этой деятельности было подавление русинского и русофильского движений и пропаганда «инаковости» украинцев. Жителям Малороссии стали доказывать, что они являются единой общностью не с остальными русскими, а с галицийскими униатами. В ход пошла разработанная писателем Пантелеймоном Кулишом для преподавания детям из простого народа грамматика. Сам Кулиш потом доказывал, что ни о каком украинстве он даже не помышлял, но было уже поздно. Австрийские власти профинансировали историков, придумавших «историю Украины», и проект заработал.
Революция 1917 года принесла полякам полную свободу, однако вместо того, чтобы наслаждаться ею, потомки шляхтичей перешли к реализации идеи восстановления Речи Посполитой «от моря до моря». При этом воевали они одновременно с петлюровцами, ЗУНР и Советами. В конце концов, как мы знаем, «унры» и «зунры» приказали долго жить. Возникала УССР, а Польша сохранила за собой вплоть до 1939 года захваченные ею Галицию и Волынь.
Украинским активистам, как левым, так и правым, при режиме Пилсудского жилось несладко. Они подвергались политическим репрессиям, их содержали в концлагерях, им навязывался польский язык и польская культура. Но это — на государственном уровне. В быту все было значительно проще. В пограничных районах поляки и украинцы благополучно жили по соседству, создавали смешанные семьи, помогали друг другу. Поэтому события 1943 — 1944 года, когда боевики ОУН-УПА совместно с вспомогательной полицией и украинскими частями СС устроили на Волыни чудовищную резню, стали для многих поляков (а также для их родных и близких украинцев) полной неожиданностью. Разработанный еще до начала войны ведомствами Канариса и Риббентропа план стравливания и взаимного уничтожения славян бандеровцы реализовали блестяще.
После войны тема западноукраинского коллаборационизма как в Советском Союзе, так и в Польской Народной Республике была в значительной мере табуизирована. На роли бандеровцев и полицаев-националистов в массовых убийствах поляков, белорусов и украинцев официальная пропаганда старалась не акцентировать внимания. Но сам факт никуда не делся. И в итоге Волынская резня стала одной из тем, о которых заговорили на волне гласности.
После вхождения в ЕС и НАТО Польша оказалась в двойственном положении. Успехи Варшавы были связаны с тем, что она являлась одним из главных союзников США на континенте. А Вашингтону Украина и украинские националисты были нужны позарез, как средство давления на Россию. Поэтому, несмотря на все исторические противоречия, полякам нужно было создавать для своего народа политический миф, который позволил бы наладить сотрудничество с Киевом. И он был создан. Правда, наверное, не такой, как того хотелось бы украинцам. В поляках, по сути, взыграли архетипы 400-детней давности. Типа «это же наши»… Не «свои», а именно «наши». Хотите быть с нами? Пожалуйста. Но только по нашим правилам. Послушные. С реституционной землей для панских внуков. Без Бандеры и России. С прочисткой заторов в канализации и оказанием интимных услуг.
Люди вроде Порошенко и Яценюка, скорее всего, и согласились бы на «любовь по польским правилам». Но Бандера и Шухевич уже раскручены как символы в украинском националистическом движении, которое является сегодня самой надежной и активной антироссийской силой.
Вот и получается международная политика с элементами садомазо. Кто-то хочет поучаствовать в игре с «доминированием над холопами», а кто-то — не может отказаться от любимой атрибутики. В результате посол Украины в Польше Андрей Дещица, прославившийся в бытность главой МИД исполнением матерных песенок, заявил, что действия поляков по отношению к Украине в последнее время «внесли определенный привкус в отношения». Лучше, наверное, и не скажешь. Если братские отношения с российским народом не устраивают, нужно будет привыкать жить «с привкусом»…
*В ноябре 2014 года Верховный суд РФ признал экстремистской деятельность «Украинской повстанческой армии», «Правого сектора», УНА-УНСО и «Тризуба им. Степана Бандеры». Их деятельность на территории России запрещена.
